«Обратить лицо в лик»

Мастерская художника – это таинство света, запах красок, загрунтованные, чистые холсты на подрамниках, начатые и уже завершённые живописные работы. А ещё творческий хаос: от различных художественных объектов и инструментов – кистей, красок и гипсовых бюстов – до старинной боевой амуниции, книг, предметов народного и церковного быта. Да мало ли что может понадобиться живописцу в его работе. Но главное – тот неосязаемый и неповторимый творческий дух, неуловимое вдохновение и радость одухотворённого, всепоглощающего труда. Именно такое чувство я испытал в художественной студии на Сретенке у своего земляка – иркутянина Филиппа Москвитина.

Филипп Москвитин родился в 1974 году в Иркутске в семье с давними творческими традициями. Отец и дед – художники, мама – музыкант из старинного иркутского рода иконописцев-просветителей Старцевых. Один из прадедов расписывал храм Успения Пресвятой Богородицы, что украшал когда-то Успенскую площадь Иркутска (ныне это площадь Декабристов). Всего же в роду Старцевых, коему не одно столетие, восемь художников-иконописцев, некоторые из них учились ещё в Императорской академии художеств. Несколько десятков их работ представлены в Иркутском художественном музее. Потому и нет ничего удивительного в том, что с младых ногтей Филипп взял в руки бумагу, карандаш, краски и уже с пяти лет занимался у известного иркутского художника Александра Шелтунова, который вёл занятия для детей. Дальнейшее обучение Филипп продолжил в Иркутской школе искусств, с 11 лет – в Московской средней художественной школе имени В.И. Сурикова, затем в Российской академии живописи, ваяния и зодчества.

Дипломная работа молодого художника «Портрет митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна» выделялась среди других полотен выпускников академии одухотворённой выразительностью образа, силой веры, монументальностью. В 2001 году художник окончил аспирантуру по кафедре исторической живописи, представив к защите работу «Перенесение мощей святителя Тихона» (руководитель – профессор Илья Сергеевич Глазунов). Эта многофигурная композиция – единство документальной реальности события, его творческого осмысления и художественного воплощения. Композиция, контрастное и в то же время аскетичное цветовое решение, узнаваемость многих лиц, торжество и святость запечатлённого момента словно ведут зрителя из пока ещё не пробудившегося весеннего бытия через Церковь земную в Храм небесный.

В последние годы Филипп Москвитин преподаёт в Православном университете св. апостола Иоанна Богослова, состоит в нескольких творческих союзах, член-корреспондент Российской академии художеств, член-корреспондент Российской академии естественных наук. Он автор нескольких персональных тематических экспозиций, участник многих академических, международных и союзных выставок в России, зарубежных вернисажей и салонов в Японии, Франции, Китае, Польше, Канаде, Болгарии. Работы художника представлены во многих музеях страны, в частных собраниях и даже в собраниях Святейшего патриарха и президента РФ.

Одна из встреч с художником состоялась в Синодальном отделе взаимодействия Русской православной церкви с Вооружёнными Силами и правоохранительными органами России. Здесь на двух этажах представлено несколько десятков картин Филиппа Москвитина, посвящённых героям российского воинства. И кто бы ни был изображён на полотнах – князья Александр Невский, Дмитрий Донской, Кузьма Минин с Дмитрием Пожарским, Пётр Великий, Александр Суворов или Георгий Жуков, православным величием одухотворён каждый лик. И не только потому, что практически с любым живописным образом соседствует его духовный покровитель. Напутственное благословление, вера и святость испокон веков помогали нам пресечь нашествие вражьего войска, какой бы несметной силой оно ни обладало.

– А как иначе? – размышляет художник. – Именно в православии вся русскость наших лучших произведений искусства – отечественной литературы и живописи, скульптуры и архитектуры. Многие факты истории стали уже свято чтимыми преданиями – будь то благословление Сергием Радонежским на Куликовскую битву князя Дмитрия Донского или авиационный «крестный ход» вокруг Москвы с Казанской иконой Божией Матери осенью 1941 года. Парадокс в том, что ощущение присутствия и помощи высших сил характерно для всей истории нашей страны и даже для богоборческого ХХ века. Уверен, что святость – это не только наше прошлое, но и настоящее и, конечно, будущее. Кстати, без христианской первоосновы невозможны и лучшие образцы зарубежного классического искусства.

​ – Филипп Александрович, как вы пришли к такому пониманию своего творчества?

– На меня сильно повлияла русская и зарубежная литература. К четырнадцати годам я прочёл всего Лескова, к семнадцати – всего Достоевского. Как и все мальчишки, читал Вальтера Скотта, Майн Рида и Джека Лондона. В доме были книги, альбомы с репродукциями многих великих живописцев. С отцом, тоже художником, мы любили смотреть героические фильмы «Они сражались за Родину», «Спартак», «Семь самураев», часто посещали картинные галереи и художественные выставки. К тому же у нас дома нередко бывали режиссёры, писатели, художники. Так что мне повезло встречаться со многими интересными людьми.

Очень мне нравились поездки с моей бабушкой по историческим местам. Она родом из Пскова и была влюблена в отечественную историю. Мы с ней объездили всю псковскую землю – и Пушкинские горы, и Изборск. Девятилетним мальчишкой я вместе с ней побывал в Псково-Печерском монастыре, увидел пещеры, Богом данные. После этого я стал носить нательный крестик. Уже в юности я прочитал Житие протопопа Аввакума. Книга потрясла меня, и я выбрал эту тему для дипломной картины в Суриковской школе. Работа так и называлась – «Протопоп Аввакум в Сибири». Год я работал над ней, читал и думал о расколе в Русской православной церкви. Да и время то было особенное: шёл 1991-й, год раскола в нашем обществе. Так тема стала очень современной и актуальной. С этой картины началось моё творческое становление как мастера церковно-исторической живописи – забытого на сотню лет художественного направления.

– Это возвращение к истокам канонической иконописи?

– Мне всегда хотелось работать в церковно-историческом жанре. Русская цивилизация христоцентрична по своей сути, а наша церковь​ –​ хранительница не только евангельской истины, но и тех глубинных народных заповедей, которые веками формировались и живут в отечественной традиции, помогая выстоять в самые тяжкие годы российского лихолетья. Что касается живописных истоков избранного мною художественного стиля – это московская школа иконописи: золотой век русской иконы Даниила Чёрного, Андрея Рублёва, Дионисия. И светскость – традиции прошлых веков имперской живописи парадных портретов и храмов Санкт-Петербурга. В этом удивительном городе мне довелось несколько лет жить и работать.

– Какие ещё темы вам близки?

– Конечно, исторические. Мною созданы картины «Перенесение Петром I мощей святого князя Александра Невского», «Празднование 300-летия Дома Романовых», «Арест Патриарха Тихона» и многие другие работы. Важен для меня также исторический портрет: «Великая княгиня Елизавета Фёдоровна», «Святейший патриарх Тихон», «Императрица Александра Фёдоровна». К сожалению, в нашей живописи утрачены вековые традиции духовного портрета, весьма близкого по своей глубинной сущности к иконе. Художники Нестеров и Корин – последние яркие представители этого направления. Но ведь их работам уже почти сто лет. Кстати, именно из иконы родилась парсуна (искажённое слово «персона»), а из неё – и светский портрет. Поэтому в звучание многих своих работ я хочу вернуть некую архаику иконописной живописи и тем самым вдохнуть в современный живописный холст духовный свет русской иконы, обратить лицо в лик.​

– Но сейчас пущен конвейер заказных коммерческих портретов.

– Это мне не интересно. Точно найденный образ, моё, авторское восприятие и понимание изображаемой личности, проникновение во внутренний духовный мир и характер человека, а не банальная, да ещё и приукрашенная, фотографическая схожесть и узнаваемость – вот что важно настоящему художнику. Но главное – суметь передать цветовой палитрой, игрой света и тени, композиционными решениями те помыслы и глубинные чувства героя, которые стали бы понятны и близки зрителю, проникли в его душу, взволновали и запомнились. Одного мастерства для этого мало. Ведь мастерство, поставленное на поток, рано или поздно скатывается хоть и в профессиональное, но малохудожественное, далёкое от истинного высокого искусства ремесленничество. Да, на нём можно хорошо заработать, но не сотворить чудо, которому будут подвластны века.

Одно не должно мешать другому, но органично дополнять друг друга в интересах полного и всеобъемлющего раскрытия образа. Именно так рождается художественная правда. Когда я работал над полотном «Митрополит Нестор, апостол Камчатки», мне вдруг пришла мысль изобразить трикирий и дикирий (подсвечники на три и две свечи в руках подвижника) не из золота, а… из рогов северного оленя.​ Северное сияние и архиерейский саккос из меха и шкур также работают на общую идею картины. В этом мне видятся достоверность и правда вымысла, или, перефразировав Пушкина, «возвышающий» домысел.

– Да, замечательная работа. Но ещё больше меня восхитило ваше монументально-парадное полотно с изображением семнадцати апостолов, миссионеров и просветителей Сибири, Дальнего Востока, Китая, Японии и Америки. Одухотворённая строгость и узнаваемость лиц, сила и величие духа православных подвижников, точность церковных облачений, ненавязчивый пафос – всё это завораживает. Не часто встретишь такие многофигурные живописные композиции в облачении силы и праведности.

– Как художнику, мне важны не только живописные, но и смысловые метафоры. Поверьте, не просто создать единый метафорический образ людей, живших в разные века и в разных странах, совместить в единое целое лики, времена и пространства.

– А портреты наших современников?

– Один мудрый человек посоветовал мне запечатлеть тех, кто уходит в Вечность, кто обладает лучезарностью души, мудростью, талантом, героизмом, знаниями. Надо обязательно успеть написать портреты духовников-старцев, отечественной профессуры, творческих личностей, фронтовиков. Мне повезло создать ещё прижизненные портреты писателей Василия Белова, Валерия Ганичева, Николая Коняева, нашего земляка Валентина Распутина. Важно увидеть и передать через картину характер и свет вечной жизни в глазах этих людей.

Мне очень близка пейзажная живопись, выполненная в традициях русской реалистической школы. Русская природа – это свет, радость, тепло и торжество жизни. Такие картины выражают проникновенно тонкий лирический образ России, дивную поэзию природы разных уголков нашей страны. Не может современный российский художник Москвой да Питером ограничиваться. Ширь наших полей, мощь тайги, океанский простор потеряются. Так и до местечкового удела может держава в искусстве опуститься.

– И всё же высший уровень вашего мастерства – иконы.

– Когда пишешь икону, вдохновляешься не только конкретным святым, но и теми гениальными творениями иконописи, что были до тебя. Здесь нужно суметь увидеть невидимое – истину, духовность и веру – и найти способ поделиться такими чувствами со свято верующими прихожанами. Особенно трудно это сделать, работая над ликами новомучеников. Ведь у каждого человека уже сложилось своё представление о конкретной исторической личности. Поэтому я довольно часто создаю рисунок или живописный портрет и только потом приступаю к созданию иконописного образа, который в конечном итоге приобретает черты портретного сходства с реальным человеком. Именно так мне довелось писать иконы новопрославленных святых: адмирала Фёдора Ушакова, святителей Луки Крымского и Иоанна Шанхайского, святой Матроны Московской, патриарха Тихона, Царственных страстотерпцев.

Главное – писать портрет и икону в одном духе, и чтобы при этом была чёткая грань между иконописным каноном и живописью. То есть одно не должно подавлять другое. Хотя портрет и икона – совсем разные направления, портретность, узнаваемость в иконе быть обязана, а лица духовных людей в портрете в идеале должны приближаться к лику. Одним словом, то, что я иконописец, помогает мне, когда я обращаюсь к портрету духовных лиц.

– В Иркутске был расстрелян адмирал Колчак. Для многих сибиряков – это изувер и палач Гражданской войны. На вашей картине – это величественная фигура, трагический и отрешённый образ, парадный портрет за минуту до гибели.

– К подобным личностям я обращаюсь как раз для того, чтобы такой братоубийственной войны никогда более не случилось. А для этого надо понять этих людей, которые не могли нарушить присягу Отечеству. Я предлагаю зрителю встать на их место, осмыслить психологию непростых поступков. С векового отдаления нам легко рассуждать об их ошибках. А тогда? Страшно представить…

Для меня важно, что в биографии лидеров Белого движения были героические подвиги в годы Первой мировой войны во славу своей Родины – Российской империи. Но Белое движение потерпело горькое поражение в Гражданской войне. Причины этой всероссийской трагедии я хотел исследовать и передать в галерее руководителей Белого движения – Колчака, Врангеля, Юденича. Для меня важны сила веры, несгибаемая преданность и решимость этих людей. А главное – любовь к Родине и верность присяге. Очень, на мой взгляд, современная тема. Ещё и сейчас трудно разобраться, кто прав, кто виноват.

– На ваших полотнах нередко изображён последний русский император Николай II – тоже весьма спорный образ в нашей истории. Для одних это Николай Кровавый, для других – мученик и страстотерпец.

– Конечно, мученик и страстотерпец. Здесь я буду непоколебим. Это моё выстраданное мнение. Мне было четырнадцать лет, когда наша семья побывала у маминых родственников в Сан-Франциско. И там в русском православном храме я впервые услышал подробности о расстреле царской семьи. Рассказ потряс меня. Уже в семнадцать лет я написал первый портрет этой непростой и трагической личности. С тех пор император стал близок мне не только в порфироносной атрибутике парадных полотен, но и в облике земного человека, на челе которого отразилась Голгофа. Так благодаря истории о трагедии царской семьи произошло моё воцерковление. Художественное исследование личности и противоречивой, и трагичной – это мой удел. Сейчас первый портрет государя императора Николая II хранится в собрании живописи монастыря в Стрельне, другие картины и иконы царственных мучеников – в музейных коллекциях, монастырях и храмах нашей страны.

– Вы глубоко чтите нашего великого земляка – митрополита Иннокентия (Вениаминова) – и посвятили ему цикл исторических полотен. Более того, даже подготовили уникальную выставку «Русские апостолы», посвящённую знаменитым архипастырям Сибири и Дальнего Востока. Мне, как иркутянину, обидно, что её видели в Якутске и даже в Японии, но ничего не знают об этих полотнах в Иркутске.

– Да, святитель Иннокентий (Вениаминов) был великим человеком, это апостол Америки и Сибири, митрополит Московский и Коломенский. Его называли равноапостольным уже при жизни и канонизировали после смерти. Просветительский подвиг этого подвижника в XIX веке оказался настолько обширен и важен по сути церковного служения, по государственной значимости, что ему по праву принадлежит одно из первых мест в истории Русской православной миссии. Никто не сравнится с ним ни по протяжённости географических территорий, охваченных его апостольской проповедью, ни по количеству просвещённых им народов. Святитель нёс Слово Божие коренным жителям Аляски и Чукотки, Алеутских, Командорских и Курильских островов, проповедовал в Восточной Сибири, на Камчатке, в Амурском крае и на Дальнем Востоке.

Кроме миссионерских трудов святитель исследовал климат и ландшафтные особенности каждой местности, образ жизни, нравы, характер, верования, легенды, песни коренного населения. Его научные труды в области этнографии и лингвистики получили мировое признание. И, конечно, я бы хотел, чтобы выставка «Русские апостолы» состоялась именно в Иркутске.

К сожалению, мне пока не довелось видеть иконописные образы авторства Филиппа Москвитина в интерьере православных храмов. А ведь это рождает новые чувства, даёт иные ощущения в сравнении с музейными экспозициями. Но знаю, что, работая в темперной технике иконописного письма, художник избегает делать списки-копии знаменитых икон Спасителя, Богородицы, святых апостолов православной церкви. Опираясь на древние традиции, он создаёт свой особенный стиль иконописного письма.

Бог ему в помощь.