Царская невеста или разрыв царской бороды

Говоря по-народному, по-глубинному, был я вчера «в опере». Или на опере, если сказать иначе. Впрочем, опера не Украина – не будем разводить ни СБУ, ни СВО на тему «на» и «в». Вчера в Тальцах «Царской невестой» Римского-Корсакова завершился фестиваль русской оперы . «Фестиваль русской оперы» – один из самых впечатляющих проектов Иркутской областной филармонии. Всё происходит на открытой сцене. Я так и не понял, что происходит с «происходящим», если вдруг хлынет дождь. Выдающиеся дамы иркутской культуры – директор филармонии Ирина Касьянова и министр культуры Олеся Полунина – которым я вчера задал этот вопрос, оставили ответ тайной, сообщив, что с помощью особых «шаманистских» практик дождь во время оперы просто не допускается. Может, чистую правду сказали.

С «Царской невесты» я не вынес ничего, кроме восторгов. Наверное, это можно объяснить тем, что у меня не было завышенных ожиданий. Я не вдавался в подробности организации фестиваля и конкретно этой постановки. Настраивался на крепкий провинциальный уровень, и был удивлен, когда обнаружил на сцене оперных артистов из всех концов культурной Вселенной: Москва, Петербург, Минск, Улан-Удэ. Боярина Грязного, например, баритонил сербский певец Желько Андрич. Во всех постановках «Царской невесты», что я видел, злодейка Любаша производила большее впечатление, нежели положительная Марфа. Данная постановка не стала исключением. Эффект этот не стоит объяснять вокальными или внешними данными. С ними всё в порядке у исполнительниц. Допускаю, что здесь срабатывает самое неприятное для моралистов «тайное» правило искусства – зло обладает большей эстетической привлекательностью, нежели слишком уж правильное добро.

Кстати, калиброванный злодей Малюта Скуратов ведёт себя в «Царской невесте» вполне прилично, можно сказать, интеллигентно. От него «злодейств ожидают», а он поёт себе, да поёт. А вот царь Иван Грозный, как сказано в самой бородатой шутке отечественных историков, за жестокость прозванный Васильевичем, даже не поёт. Просто появляется на сцене и, что называется, «внушает». Страх и трепет, как и положено самому отвратительному царю в русской истории. В программке на этот счет сразу предупреждалось: «Царь Иоанн Васильевич. Без слов».

И вот этот тонкий момент у Римского-Корсакова – в опере «Царская невеста» безмолствует царь в отличие от громко и на все лады поющего народа – вдохновил меня на важное «творческое предложение», которое, отчитываюсь, я донёс в антракте до первых лиц иркутской культуры. Добавлю, что вдохновило не только молчание царя на сцене, но и отдельные представители иркутской политической элиты, мелькавшие в шортиках среди зрителей. А суть творческого предложения заключается в том, что оперную роль, не предполагающую пение, можно было бы превратить в коммерческое предложение для наших элитариев.

Идея проста. За хорошее перечисление на счет Министерства культуры Иркутской области элитарию выдается борода и соответствующий царскому достоинству костюм. В положенном месте элитарий отыгрывает роль царя. Тут, правда, кое-что надо усилить. Во вчерашней постановке царь с двумя бодигардерами появлялся на сцене пешим ходам – по либретто они, прикинувшись ноунеймами, подобно Лаврентию Берии, высматривали симпатичных девиц на улицах Александровской слободы, но будучи всадниками. В общем, смысл усиления таков – элитарий в образе царя должен объезжать сцену на настоящей лошади, которая наверняка найдется, если не в хозяйстве иркутской филармонии, то в хозяйстве музейного комплекса Тальцы или на окрестных фермах. Тогда будет уже абсолютно круто.

Ну а в конце представления, после объявления традиционного букета от губернатора Иркутской области и артистов-исполнителей, торжественно звучало бы: «Царь Иоанн Васильевич – депутат думы города Иркутска Такой-то Такойтович». Элитарий выходил бы на сцену вместе с артистами и… например, бросал бы бороду в зрительный зал, в котором её разрывали бы на части восхищенные граждане-избиратели.

По-моему, это было бы прекрасно. Содержащаяся в опере Римского-Корсакова эзопова критика традиций деспотизма и беспощадности русской государственности по отношению к любому человеку (не только к несчастной Марфе и ее несчастному жениху), добавлялась бы таким вот либеральным (по нынешним временам это означает, что смелым) депутатским жестом приближения к народу и символическим разрывом царской бороды.